Сложенный веер - Страница 116

116

С этими словами он скручивает из двух салфеток нечто, отдаленно напоминающее мышиные уши, и водружает себе на голову.

Генерал несколько раз хлопает большим пальцем об указательный у себя перед носом. Этот жест на Верии равнозначен направлению в психиатрическую клинику.

— А я уж испугался, что ты серьезно, — с облегчением произносит он.

— А я серьезно. Когда ты поговоришь с медиками?

— Никогда, Тон. Это наша жизнь, и тебе в нее лезть не надо. Ты жалеешь Джема, я знаю, но твое предложение отклоняется. Все. Иди спать.

Тон всегда чувствовал, когда отступить. Временно. Он хлопает генерала по плечу, делает уголок на ручках кресла, отчего оно жалобно поскрипывает, и идет спать.

Ночью он просыпается от звуков передвигаемой мебели, приглушенных голосов, едва слышных шагов в темноте квартиры. Тон недоуменно прислушивается, пока до боли знакомое жужжание кислородной капсулы (маленького приборчика, который крепится на уголок рта и перерабатывает окружающий воздух в чистый О) не объясняет ему происходящее. Он выбирается из кухни, в которой спит, в «большую» комнату как раз в тот момент, когда у окна снижается медицинский глайдер.

Одного взгляда на джемкино лицо на руках у матери достаточно, чтобы понять, что кислородная капсула опоздала. Самое молодое медицинское светило Конфедерации доктор Гарка на мгновение поднимает голову от небольшого черного прибора, похожего на расхристанного паучка с асимметричными лапами, и коротко кивает Тону. Паучок сучит лапками по обнаженной грудной клетке Джема, пытаясь где-нибудь зацепиться, и пищит отчаянно.

— Не качает. Вообще, — безжизненно произносит Гарка. Тиа сдавленно всхлипывает.

Судя по количеству трубочек, протянувшихся от устрашающего вида аппарата к запястьям и горлу Джема, Гарка не прилетел на глайдере. Он здесь уже давно. Антон проклинает про себя способность верийцев передвигаться тихо, очень тихо, а вслух спрашивает:

— Ты можешь что-нибудь сделать?

Лаксармитовое чудо в его плече — дело рук Гарки. Для того это была первая серьезная операция, но, если бы не он, Тон уже десять лет щеголял бы с одной рукою. Тон верит в Гарку как в господа бога. Бог говорит:

— Ничего.

Тиа снова всхлипывает. Генерала Джерады не видно. Он слился со стеной и снова напоминает неизвестно как появившееся в комнате суковатое дерево.

— Я даже не могу погрузить его в чертов глайдер.

— А… — Тон делает жест, который, по его мнению, должен напоминать движение скальпеля, вскрывающего грудную клетку. Гарка качает головой.

— Даже на наноуровне. Если я попытаюсь залезть туда, я должен пересаживать. Срочно. В течение получаса.

— В течение получаса — что? — требует Антон.

— В течение получаса должен пойти сигнал от принявшего его сердце. Это не компенсируется, не заменяется никакой аппаратурой. Только живое сердце. Через телларитовую волну. Единственное, что я могу попытаться, — это всунуть Джераде третье.

Голос Гарки понижается до еле слышного шепота. Но Тиа услышала.

— Так чего же ты сидишь?!! Пересаживай! — от ее крика вздрагивают даже ко всему привычные врачи, прилетевшие на глайдере и аккуратно выгружающие пересадочное оборудование — две прозрачные капсулы, соединенные гибким рукавом и разноцветной проводной сетью. Верийцы есть верийцы, они будут делать свое дело, пока не получат сигнала «отбой».

— Тиа, — не повышая голоса, говорит Гарка. — Ни одна из попыток вторичной пересадки не увенчалась успехом. У меня нет оснований считать, что сегодня мы можем рассчитывать на иной результат.

— Ну значит, вопрос решен. И нечего париться, — голос у Тона беззаботнее некуда, и Тиа, отшатнувшись, смотрит на него как на чужого.

— Пересадишь мне. Заодно освежишь знание моей суперсекретной анатомии и физиологии.

Генерал Джерада отлипает, наконец, от стены, но его «забудь» раздается в полумраке пропахшей лекарствами комнаты на мгновение позже, чем «спасибо» Тиа и «как скажешь» Гарки.

Антон, пожимая плечами, спрашивает:

— Мне раздеваться?

— Нееет, придурок! Я сквозь одежду пересаживаю! — рявкает Гарка. — Еще тупые вопросы есть?

— А че ты орешь? — интересуется Антон, стягивая через голову свитер. Руки до локтей обнимают поблескивающие голубым золотом браслеты. Медицинское светило, на секунду прерывая поток резких команд, которые он обрушивает на головы беспрекословно повинующегося младшего медперсонала, скользит по браслетам взглядом и бросает в ответ:

— А че мне не орать? Я сейчас угроблю сына своего генерала и еще одного… космического придурка. Имею право ругаться, как полагаешь?

— Не-а, — тянет Антон, выпутываясь из штанов. — Ты — мировое светило. И должен подавать пример молодежи.

— Ты, что ли, молодежью себя считаешь?

— Нет, я вот про это бесчувственное тело.

— Тогда заткнись и ложись вот сюда на спину. А бесчувственному телу мы будем подавать пример после того, как откачаем.

— Циничный ты.

— Ложись уже, романтическая душа.

Гарка закрепляет какие-то датчики на шее Тона, высаживает ему на грудь такого же «паучка», как у Джема, наклонившись, шепчет:

— Загробной жизни нет. Для таких, как ты, особенно. Даже и не рассчитывай.

— Уйди, противный, — отмахивается Тон. — Не порть мне последние минуты своим смрадным дыханием.

Гарка выразительно закатывает глаза. По движению его руки крышки пересадочных камер — той, в которой Антон, и той, куда перенесли бесчувственного Джема, — закрываются. Одновременно с шелестением задвижек отмирает генерал Джерада.

116