Сложенный веер - Страница 171

171

Кир резко серьезнеет:

— Знаешь, полбеды, если бы внешность хортуланцев была их самым отвратительным свойством. Так вот, однажды, прогуливаясь между рядами клеток, заполненных самыми диковинными генными модификациями во Вселенной, наследный император пожевывал рожок со сладкими ягодами. Они абсолютно не брезгливы, эти хортуланцы. Увидь ты половину того, что там его окружало, ты не смог бы есть неделю. И вот он не спеша, вальяжно, подбирается к моей клеточке и устанавливается за решеткой. Грызет свой рожок и задумчиво на меня смотрит: еще бы! Занимательное зрелище: получеловек, полуосьминог.

— Ты так хорошо все это помнишь? — сомневается Кори.

— Читай классификатор, двоечник. Хоммутьяры ничего не забывают. Я работал с землянами в экспедиции. У них есть поговорка: «Слоны помнят все». То же у хоммутьяров. Я же унаследовал не только щупальца. Чаю еще хочешь?

Кори мотает головой:

— Не вставай.

Сам бы он ни за какие коврижки не выполз сейчас из-под уютного пледа и не отошел дальше трех шагов от камина.

Кир усмехается:

— Нет проблем. Зажмурься, если не хочешь смотреть.

Но Кори не жмурится, а, наоборот, с любопытством наблюдает, как зеленовато-серый кожистый жгут, сужающийся на конце, выбрасывается из рукава пушистого свитера, дотягивается до чайника и, аккуратно балансируя, тащит его на столик между двумя креслами. В сполохах каминного пламени щупальце кажется блестящим, как хорошо обработанная кожа, из которой на Аккалабате делают дамские перчатки. Кори дожидается, пока горячий чайник окажется на столе, и, не удержавшись от желания пофорсить, ускоряет внутреннее время, молниеносно вытягивает руку и перехватывает щупальце чуть выше… запястья?

— Можно потрогать? — небрежным тоном спрашивает он. И поражается испуганному выражению, возникшему в глазах Кира. Щупальце в руках становится холодным и каменным, словно мертвое.

— Ты совсем обалдел? — у Кира напряженный тон, на лбу капельки пота. Не капельки, нет, огромные капли, которые в свете камина кажутся неестественными прозрачными волдырями. Чего он так испугался? Кори понимает, что сделал что-то не то, но не знает, как выйти из неудобного положения, поэтому, как и подобает будущему лорд-канцлеру Аккалабата, напускает на себя независимый вид и продолжает держать в руках щупальце, которое постепенно теплеет и начинает пульсировать под его пальцами. Кир вздыхает, бережно высвобождает щупальце, втягивает в рукав. На Кори он не смотрит. Тихо говорит, глядя в огонь:

— Хотел произвести на меня впечатление? Тебе это удалось. Я, как археолог, который имеет дело с тем, что уступило под натиском времени, всегда восхищался способностью даров Аккалабата подчинять время себе. Только имей в виду. На будущее…

Кир делает многозначительную паузу и наконец смотрит на Кори. Укоризненно. Но пот на лбу уже высох, и в глаза вернулись смешинки.

— Они ядовитые.

— Чтоооо?

— Читай классификатор, раззява. Яд, конечно, послабее, чем у сколопакской боракиры, но тебе бы хватило. И чистокровные хоммутьяры выпускают его инстинктивно. Тебе повезло, что я могу контролировать. Нет, тебя бы откачали, конечно. У меня есть сыворотка. Но приятного мало, поверь.

Кори избавляется от комка, вставшего в горле, глухо спрашивает:

— А ты раньше этим пользовался?

Смешной вопрос. Достаточно было взглянуть на него, когда я перехватил этот отросток…

— Неоднократно. И давай сменим тему. Я рассказывал про свое знакомство с нынешним императором Хортуланы… если то, чем он стал теперь, можно так назвать… — последние слова произнесены с такой горечью, что Кори предпочитает не переспрашивать и только кивает, пока Кир, снова высунув щупальце, разливает в чашки дымящийся чай.

— Где я остановился? — хитро прищурившись, вдруг спрашивает Кир.

— Ты же ничего не забываешь, — парирует Кори, потянувшись за чашкой.

— Да, точно. Я и забыл.

Оба довольно улыбаются. Кори греет пальцы о чашку, дует в душистое, темное тепло. Сквозь пар, заползающий в нос, он замечает, что Кир так же обхватил свою огромную кружку кончиками щупалец и наслаждается.

— …Итак, он постоял у клетки и говорит: «Хочешь?» И протягивает мне рогалик. Мне хотелось его ужасно. Не то чтобы они нас совсем не кормили, но держали впроголодь. А тут лакомство с императорского стола. И… я ведь тоже был ребенок тогда. У меня даже слюнки закапали. Но сказал «нет» на всякий случай и отполз в дальний угол клетки. Такие провокации со стороны охраны и экспериментаторов случались иногда и могли плохо кончиться.

Но он не ушел. Вперился в меня своими глазищами. Я сразу понял: ментальную технику применяет — и приготовился к худшему. А он говорит: «Ты его хочешь», — и протягивает мне сквозь решетку. Протягивает, а не бросает. Это было совершенно непредставимо, и я осмелился. Вытянул щупальце и взял аккуратненько прям у него из руки. А он покосился так и говорит: «Щупальца. Забавно». И ушел. И начиная со следующего дня начал навещать меня регулярно, со всякими вкусностями. Часами просиживал, привалившись спиной к решетке, что, в общем, не мешало ему с невозмутимым видом присутствовать при опытах, на которых из меня жилы тянули. Но благодаря ему я более или менее выучил язык. Детей там, кроме него и меня, не было, так что я никогда не рассчитывал, что он ко мне привяжется. Считал, что ему просто было тоскливо среди пузатых коротконогих тюремщиков и очкастых зануд-генетиков. До того дня, когда в генно-инженерный центр, как по-научному назывался зверинец, ворвалась аппанская гвардия. Там ведь как получилось, Кори… не как лучше, а как всегда. Решили, что раз аппанцы разработали ментошлемы, то им и карты в руки — у них лучше всех получится взразумить хортуланцев. Плюс они редко болеют, так что их не соблазнить блутеном.

171