— Которым из них?
— Покойным.
— У них нет ни одного живого.
— Я имею в виду очаровательную белую мышь — Сида Дар-Эсиля.
— В чем состоит Ваш долг?
— Ты меня допрашиваешь? — Тон располагается в кресле так удобно, как позволяет ситийский военный конструктивизм. Вид у него при этом, будто он собирается гладить симпатичную собачонку.
— Начинайте, — рычит Эрейнхада. Чем более успокаивается Тон, тем больше выходит из себя полковник.
— О, у меня огромный список прегрешений перед покойником. Во-первых. Я утопил его любимую лошадь.
— К-к-как? — на секунду Рейн теряет концентрацию: этого много даже для дара Аккалабата, изгнанного дара Аккалабата. Он представляет себе длинногривую гнедую, на которой привык видеть Сида, захлебывающуюся и отчаянно бьющую копытами по воде в горном потоке Умбрена, и перестает дышать.
— Элементарно. Камень на шею и в пруд. Идея была Хьеллева. Но я одобрял. Я и сейчас одобряю. У лордов вашего задрипанного Аккалабата не должно быть игрушек лучше, чем у принца Дилайны. Лошадь была не по чину.
Рейн выдыхает.
— Продолжайте.
— Во-вторых, — теперь у Тона на лице написано: «Я поймал эту пушистую собачонку и тискаю. Как же она мила!» — Я обожал гонять их с Хьеллем по саду. Фырча и раскидывая лапами разноцветную гальку. В своем демоническом конформе, разумеется. Иначе бы они не позволили. Они издавали воинственный клич и лупили меня по морде мечами. Но я все равно обращал их в бегство. Доброе было время. В-третьих… — Тон делает паузу. — Всех, кто находится на пристыкованном верийском крейсере и готов вместе с нами рассыпаться в прах, я нашел и собрал благодаря Сиду Дар-Эсилю. Вернее, он нашел, а я собрал. Пока ты самореализовывался под командованием ситийских генералов.
— Да что Вы про меня знаете?!!
— Ничего. И знать не хочу. Достаточно уже того, что ты догадался притащить сюда кучу вонючих ситийских задниц и — фигурально выражаясь — усадить их в одну лодку с моими верийцами. Я недоволен. Но, повторяю, готов тебя выслушать.
— Мне все равно.
Необыкновенно содержательный комментарий.
Тон смотрит на собеседника с искренним любопытством. Тот пожимает плечами, задумчиво стягивает шлем, бросает его на пол. Присев на краешек приборной консоли, запускает обе пятерни в волосы.
— Нет, правда. Все, кто на Аккалабате был мне дорог, мертвы. Вернуться я не могу — я вне закона.
— Отчего ж так? — Тон хмурится. Из ночных сидений с Сидом в его кабинете во время локсийского кризиса ему удалось вынести массу информации: несомненно полезной и той, которую он определял как «к чему-нибудь да пригодится». В последнюю категорию попадало повествование о попытке государственного переворота на Аккалабате в 46 году Конфедерации. Сид рассказал об этом нехотя, сквозь сжатые зубы, нервно постукивая носком сапога по дубовой стенной панели, что было ему не свойственно. Рассказал в ответ на вопрос: «Как ты стал лорд-канцлером Аккалабата?»
Тон еще тогда сделал зарубку на память: обычно строго державшийся темы, Сид начал издалека — с ничего не значащих подробностей большого боя за дуэм, потом как-то путано, что опять же было для него нетипично, переполз на давнюю историю, случившуюся между его отцом, родителем Хьелля и одним из южных даров… Стоп-стоп-стоп, а потом Сид совершенно смазал конец своей эпопеи и перевел разговор…
Точно! На то, почему у лордов Дилайны, в отличие от аккалабов, приходящихся им прямыми потомками, не растут крылья. И о том, могут ли отрубленные или покалеченные крылья быть восстановлены с помощью «этих твоих колечек». Тон тогда крепко обиделся на «эти колечки», они с Сидом даже повздорили и к вопросу о крыльях больше не возвращались. Тон узнал все, что хотел: что случилось с лордом Корвусом, грозно-непререкаемый вид которого запомнился ему с детства, и каким макаром эти два разгильдяя — Сид с Хьеллем — оказались во главе аккалабатской политики и армии соответственно.
Значит, история с южным даром. И этот — с бешеным внутренним временем, которое я ощущаю, даже не активировав браслеты, смуглый, с заросшими дырками от серёг в ушах. «Все, кто ему дорог, мертвы». Что он там дальше бормочет?
— Так что мне, в сущности, все равно. Взорвете Вы станцию или нет. В первом случае все просто кончится, во втором — кончится хорошо. Но не для меня. Для меня никогда ничего хорошо не кон…
— Хватит ныть! — рявкает Тон, в один прыжок оказываясь рядом с аккалабом и шарахая обоими кулаками по консоли для мониторов у него над головой. Тот затыкается сразу, смотрит растерянно и покорно, не так, как три минуты назад, а так, как умел смотреть Сид, когда Хьелль с Тоном проводили очередную реквизицию его детских сокровищ. Сокровищ-то у него было… на полтора умбренских кинжала больше, чем у нас. О чем я сейчас думаю?
— Неудивительно, что у Аккалабата нет на даный момент ни одного живого лорд-канцлера, — Тон не в силах сдержать ехидства. — Из кинжала застрелиться лучше, чем быть верховным вельможей Империи, населенной такими вот… чувствительными, — заключает он и ждет взрыва.
Взрыва не происходит. Рейн, глядя на Тона, будто он не поймет, кто это и зачем перед ним оказался, молча протягивает скорчер прикладом вперед. Тон медленно, нарочито медленно вынимает скорчер у него из руки, делает пару шагов назад, со вкусом прицеливается… Полковник смотрит сквозь него стеклянным взглядом.
Тон обозначает одними губами смачное аккалабатское ругательство, которое совсем недавно слышал от Хьелля, притягивает к себе кресло, садится.