— Тот проход уже несколько лет, как заделан, лейтенант.
Он поворачивается на голос, чтобы увидеть прямо перед собой аристократический подбородок и черные прищуренные глаза верховного главнокомандующего Аккалабата.
— Ты меня напугал, — спокойно говорит Тон и ждет реакции.
Хьелль Дар-Халем, маршал Аккалабата
Это стоило того, чтобы встать с постели и полным инвалидом, прячась от встречных в арках и нишах, доковылять до дворца. Ты меня напугал.
— Ты меня тоже, — невозмутимо констатирует Хьелль и усаживается в кресло, лишь немного поморщившись от боли в спине.
— Ты ранен?
— Нет, альцедо, — собеседник по-прежнему стоит в тени, скрещенных на груди рук не видно. Хьеллю быстро надоедает пялиться в темноту.
— Может, присядешь?
Тон придвигает себе стул и садится.
— Выйди на свет, я тебя не вижу.
Линька лишает всех и всяческих рефлексов, и, когда сильные руки сжимаются на его горле, Хьелль не успевает среагировать и только хрипит одобрительно. Одновременно скашивая глаза под немыслимым углом, чтобы успеть увидеть. То, что ему таким оригинальным образом показывают.
Хьелль выставляет два полусогнутых пальца вверх, обозначая: «Сдаюсь». Тон удовлетворенно кивает и возвращается на место. Хьелль потирает саднящее горло и констатирует:
— С головой у тебя лучше не стало. А говорят — закон сохранения вещества: где-то убавится, где-то прибудет. На руках убавилось, должны были нарасти мозги.
— Как ты помнишь, у нас этот закон не работает, — поддерживает шутку Тон. И тут же поправляется:
— Не работал. Ни в каком виде. Прибавлялось или убавлялось все исключительно соответственно пожеланиям заказчика. Без всяких ограничений.
— Ага, — саркастически замечает Хьелль. — Демонические конформы в ассортименте. Во славу пресветлой королевы Дилайны. Знаешь, у тебя были на редкость гнусные кожистые лапы.
— Чешуйчатые, — исправляет Тон, грустнея на глазах. — Кожистые были крылья. Гораздо практичнее, чем ваши мочалки, между прочим.
— Ну, куда нам…
— Со свиным рылом в калашный ряд.
— ???
— Земная пословица. Что ты делал три года на Анакоросе?
— Год. Потом меня забрали по дуэму с Дар-Акилой.
— И что?
— И ничего. Помнишь, когда Сид был маленький, он терпеть не мог, когда ты трогал его игрушечную лошадку?
— Да. Здоровская была. С пушистым хвостом. Даже у меня такой не было. А значит, когда он подрос…
— Он все равно не отдает ничего из того, что считает своим. Имей это в виду, если в твоей голове бродят какие-то мысли по поводу Аккалабата.
— Нужны вы мне… Вот если бы драгоценные реликвии королевского дома Дилайны… Не может быть, чтобы при межпланетном переезде прекрасная Лулулла не прихватила из родительского дома шкатулку с семейными прибамбасами.
— Представь себе, нет. Во всяком случае, не так, чтобы об этом было известно. Платья и украшения великой прародительницы хранятся в сокровищнице. Частично — в храме Лулуллы. Того, что тебя интересует, там нет.
— Зная неподдельную страсть ряда аккалабатских даров к тому, что они считают своим, я все-таки пошарю… здесь во дворце, по некоторым частным коллекциям. Ну, и вообще… — Тон делает неопределенный жест рукой.
Хьелль использует перерыв в разговоре, чтобы сменить тему.
— Как ты попал в земной спецназ? Они соображают, кому поручили себя охранять?
Тон поеживается. На какое-то мгновение на месте уверенного в себе командира Звездного десанта — растерянный мальчишка, большую часть жизни живущий под чужим именем.
— Можно, я не буду рассказывать? Я все равно ничего точно не помню. После операции.
— Это была операция? — не выдерживает Хьелль. — Или просто сдирали с мясом?
— Некоторым отрубали руки. По локоть и выше. Я легко отделался, — Тон, как маятник, раскачивается на стуле, сжав руки в кулаки между коленками и каким-то чудом ухитряясь в этой позе сохранять равновесие. Говорит он размеренно и монотонно, и Хьеллю уже не хочется знать, что было дальше. Но Тон почему-то рассказывает.
— Короче, когда я начал хоть что-то соображать… это была Рипария. Самое омерзительное место Внешнего кольца. База подготовки спецназа Конфедерации. Мне популярно объяснили, из какого дерьма меня вытащили земляне и скольким я им обязан. Предложили жизнь, новое имя и пристойную биографию в обмен на потенциальные боевые навыки. Как ты догадываешься, я вообще ничего не умел… особенно с огнестрельным оружием. Но скорость реакции и прочие наши свойства, не привязанные к артефактам… это все осталось. Через три года я получил лейтенантские нашивки и тридцать парней, которые по моему приказу идут под пули и лазерные лучи.
— И вершат справедливость, свергая кровавые режимы, не угодные Конфедерации? Сжигают в постели злодеек-королев с кучей дочек и всей дворцовой челядью? Отрубают руки по локоть наследным принцам, чтоб неповадно было?
Судя по тому, как Тон зажмуривается и перестает качаться на стуле, удар попал в цель. Хьелль про себя считает до десяти. Потом до двадцати. На «восемнадцати» Тон открывает глаза и нарочито медленно встает со стула. Теперь он возвышается над Хьеллем, засунув руки в карманы.
— Хьелль, мне было пятнадцать. И я хотел жить. И сейчас хочу. У меня большие жизненные планы. Не смей меня упрекать. Вздумаешь помешать — разнесу башку из скорчера. Во славу кровавого режима Дилайны. Заруби на своем длинном носу.
Развернувшись на каблуках так, что в каменном полу, кажется, остаются вмятины, Тон выходит из комнаты. От резкого хлопка двери единственный в комнате светильник гаснет.