Сложенный веер - Страница 83

— Хьелль, ты не забыл, что рассказываешь мне, почему он уступил тебе и полетел нас спасать?

— А он мне всегда уступает. Он вообще ни в чем не может мне отказать. Это у них тоже наследственное. Как преданность королеве. Не знаю, откуда берется… Но помню, что, когда мой отец — а он был человек прямой и суровый — полагал, что действия тогдашнего лорд-канцлера Дар-Эсиля выходят за рамки, хотя и преследуют интересы королевы, то ему достаточно было с упреком сказать: «Корвус!»

— И Дар-Эсиль старший изменял своей повелительнице ради дружбы?

— Нет, конечно. Он же дар Аккалабата. Скажем так: он находил выход. Который устраивал всех. Мой отец старался не злоупотреблять этим. Не заставлять лорда Дар-Эсиля разрываться между преданностью трону и желаниями Дар-Халема.

— А ты с Сидом?

— А я злоупотребляю. Ему больно от этого. Ты не представляешь, что он сейчас чувствует. Он принял решение, ослабляющее, с его точки зрения, безопасность Аккалабата. Уступив моей просьбе, выбрал путь действий, не лучший для королевы. Он грызет себя поедом сейчас изнутри. Но все равно пойдет со мной до конца. А потом будет думать, как изменить ситуацию к лучшему. Для Империи.

Лисс дотягивается до какого-то безобидно выглядящего обломка корабельного оборудования и подсовывает его себе под спину. Локсийский климат даст сто очков вперед аккалабатскому, но от сидения на твердой холодной земле начинает болеть позвоночник. Дар-Халем, чертыхнувшись, отстегивает от пояса скатку с орадом и заменяет жесткую подушку у Лисс под поясницей на мягкую. Руку он не убирает, и Лисс становится тепло и хорошо. Разговор продолжается.

— И давно это у вас так?

— С детства. Я безжалостно отнимал у него игрушки. А он их покорно отдавал, хотя с любым сверстником сцеплялся до синяков за свою собственность. Я был маленькой вредной заразой. Мой отец орал на него: «Врежь! Врежь этому негодяю!», а Сид… протянет мне очередной кинжал игрушечный и смотрит своими глазищами. Лорд Дар-Эсиль его чуть не убил однажды… — Хьелль останавливается, искоса смотрит на Лисс:

— Тебе не интересно, наверное.

— Очень интересно, — она улыбается и ободряюще трется щекой ему о плечо. — Так за что чуть не убил однажды Дар-Эсиль старший Дар-Эсиля младшего?

— Он ему привез потрясающую лошадку.

— Настоящую?

— Нет, меховую, сшитую. Но как настоящую. Нам лет по шесть было тогда.

У Лисс голова идет кругом. Представить себе лорд-канцлера Аккалабата с меховой лошадкой под мышкой — выше ее сил. Хьеллю же, судя по его мурлыкающему тону, такая картина не только не кажется странной, но навевает приятные воспоминания:

— Я, естественно, долго завидовать не стал и сразу реквизировал эту лошадь. Мы ее потом быстренько утопили в пруду с наследным принцем Дилайны.

— И принца утопили? — поражается Лисс, пропустив от ужаса мимо ушей слово «Дилайна».

— Мы с принцем утопили Сидову лошадь, — терпеливо поясняет Хьелль. — Лорд Дар-Эсиль носился по комнате и вопил: «Ты замок тоже ему отдашь, когда вырастешь? И весь дариат поднесешь на блюдечке? Размазня бесхребетная!» А Сид стоит перед ним, уперся взглядом в ноги и твердит: «Хьелль попросил отдать ему лошадку…» Мы с отцом просто наблюдали всю эту сцену, а потом лорд Корвус прошипел: «Хьелль (отца так же, как меня, звали), мне надо было тебя утопить в этом пруду еще в детстве. Чтобы хоть мой сын не мучился. Чертовы Дар-Халемы!» и вылетел из комнаты. Мне тогда здорово надрали уши. И на Дилайну не брали год, чтобы не оказывал дурного влияния на принца.

Хьелль прикусывает язык, понимая, что увлекся. Но Лисс уже услышала…

— На Дилайну? Так вас часто возили на Дилайну?

— Лисс, ты уши закладывала ватой, когда тебя водили в храм королевы Лулуллы? Откуда она, по-твоему, сюда явилась? Нас, как детей особ королевской крови, таскали туда два раза в год — оттачивать манеры, крепить родственные узы между царствующими домами, вообще рафинироваться и утончаться. Выглядели мы, конечно, там одиозно: этакие простофили и грубияны в перьях на фоне изысканных и разодетых красоток — принцесс Дилайны, которые приходились нам двадцатипятиюродными кузинами.

Нам с Сидом сначала жутко не нравилось: прилетаешь, а там все благороднее и чистокровнее тебя. Самый задрипанный лорд — прямой потомок самого короля Онпеха, у которого дед нашей прекрасной Лулуллы служил оруженосцем. Оруженосцем, Лисс!

И потом вся эта красота кругом: вокруг дворца — струящиеся фонтаны, павильоны арочные, сады — светлые, с песчаными дорожками и белыми статуями, не то, что наш Хангафагон… Города — белоснежные, с синими и розовыми крышами, золотыми шпилями, похожие и непохожие друг на друга. Стеклянный лабиринт Ухана, цветущие подземелья Бенигма, колокольные перезвоны священной столицы Хангата, агатовые дюны Хуны. Музыка и танцы до упаду в приморских тавернах. Небо — насыщенно-голубое днем и ярко-фиолетовое ночью, воздух — искрящийся, пропитанный энергией. И та же упругая, пьянящая энергия, исходящая от людей. Лисс, я воин, а не поэт. Я не умею описывать. Думаю, от моих корявых слов у тебя получится не то впечатление. Но лучше, чем ничего. В общем, когда мы привыкли… это самые светлые воспоминания детства, Лисс. Не лучшие, ведь ничего этого теперь больше нет, но светлые. Яркие. Незабываемые.

Лорд Дар-Халем замолкает, потому что осознает, что Лисс давно отстранилась от него и смотрит не как обычно, а чужими, остановившимися глазами, будто он не вытащил ее из лап смерти нынешней ночью, а предал и оставил умирать.