— Чего дожидаемся? — грубо спросили за спиной у Сида. Хьелль, протолкавшись через толпу, встал рядом. Долговязый седоволосый дар с устрашающего вида двуручным мечом резко одернул «зарвавшегося мальчишку», осведомился: «Где шляется твой отец?», — и… замолчал под тяжелым взглядом лорда Дар-Пассера. Тот, повернувшись к Хьеллю, посверлил его глазами, что-то прочитал в темных зрачках:
— Можешь взять дворец? — поинтересовался нейтрально, будто просил высказать мнение о новой лошади.
— Могу.
Не «попробую», а именно «могу». Сид посмотрел на Хьелля с уважением. Правда, может? Хотелось бы в это верить. Лично он не представлял как.
— Ну, командуй, что ли, — предложил старший дар, еще несколько секунд полюбовавшись на глубокомысленное выражение на лице Хьелля. Хьелль кивнул головой, и в это время пехота итано из-за ворот Дар-Аккала, повинуясь выкрикнутому сверху приказу, выступила вперед.
Все началось заново. Будто и не было этого бесконечного сражения в городе, будто не пробивались они к дворцу, а только сейчас встретились лицом к лицу со своим противником. Ненавистным. Подлым. Поднявшим руку на королеву.
Сид с завистью посмотрел, какие финты выделывают мечами младшие братья Дар-Умбры, стоя спина к спине. В каждом их движении сквозила уверенность в том, что сзади прикроют, что брат — не только по крови, но и по оружию — окажется в нужное время и в нужном месте.
Сид привык драться один. Хьелль был слишком хорош для того, чтобы тратить свое мастерство на парный бой. В нем нуждались там, где приходилось туго, и он умел безошибочно оказываться именно в таких местах. Но Сид все-таки предпочитал его видеть. Хотя бы краешком глаза, хотя бы мелькание орада, взмах серого крыла — просто знать, что он здесь, что с ним все в порядке. Сейчас же он был лишен и этого: в самом начале Хьелль нырнул куда-то в гущу схватки и с тех пор не показывался.
— Сид, не лезь на рожон! — выкрикнул Дар-Пассер, пролетая мимо. Сид, сцепившийся сразу с двумя тейо с золотыми цикониями на орадах, мечами методично работать не перестал, но призадумался. Пока думал — всего-то не больше минуты — решение пришло само собой, точнее, свалилось как град с ясного неба. В лице немаленького отряда крылатых, ударившего в тыл противнику.
Хьелль обнаружился во главе, уходя в воздухе от близко — ох, как близко — прошедшего удара, салютнул в направлении Дар-Пассера свободным мечом. Тот победно вскинул кулак над ухом. Сид усмехнулся, глотая пот: мечник мечника понимает без слов. Как Хьеллю со товарищи удалось перелететь через стену и навалиться с тыла, это было сейчас неважно. Ошеломленные, раздавленные ощущением ускользающей из рук, казалось, такой уже близкой победы, мятежники словно утратили единую волю: часть из них пыталась прорваться наружу, в то время как некоторые скрывались во дворце.
Дар-Аккала уже перестал пылать так ярко, как утром. Отдельные языки пламени то тут, то там вырывались из окон. На подлете слышался треск — горела деревянная мебель — и в горло лез черный, прогорклый дым.
— Сид, иди ищи отца, — Хьелль сегодня предпочитал разговаривать с ним из-за спины.
Корвус Дар-Эсиль, лорд-канцлер Аккалабата, двадцать лет назад
Запах горелой бумаги и спекшейся крови. Много бумаги, превратившейся в пепел, много трупов на мраморной лестнице, в каждой комнате парадной анфилады, на роскошных коврах королевских покоев. Скрежет металла и крики боли из-за раскрытых, но задернутых плотными шторами окон, у каждого из которых по два мечника с обнаженными клинками — в правой руке меч, в левой широкий тяжелый нож. Много металла и много боли. Даже на губах вкус крови и боли. Даже под ногтями пепел и кровь. Под длинными полированными ногтями, впивающимися бессознательно в белую, тонкую кожу ладоней. Королева Аккалабата. Почти низложенная королева Аккалабата.
— Не зажмуривайте глаза, Ваше Величество, — увещевают ее почтительно, будто она может не повиноваться. — Вы же не жмурились, когда мы убивали Ваших старейшин. Расправлялись со стариками, главами ценнейших родов королевства. Почему Вы не закрывали глаза?
Вопрос задан таким властным тоном, что она не осмеливается не ответить.
— Я хотела запомнить.
— Запомнить их? — смешок. — А что, не было времени разглядеть за тридцать лет?
— Я хотела запомнить, что вы с ними сделали. Чтобы лучше отомстить, когда все закончится.
— А теперь? Передумали? — уже не смешок, ухмылка.
— Нет. Я устала смотреть на вашу жестокость.
— Какое единодушие. Мы устали смотреть на Вашу. Откройте глаза. Все-таки он Ваш лорд-канцлер.
Раздается шорох и хруст, будто на пол бросают мешок с костями. Королева знает эти звуки и умеет различать их на слух: глухой удар от падения выгибающегося под тяжестью уже бесполезных крыльев тела на мраморный песок турнирной арены, звон застежек и мечей по булыжнику хаяросских улиц, скрежет того же металла по камню дворцовых переходов, сопровождаемый тяжелым хрипом пронзенного дротиком горла — жертвы, виновные и невинные, заказные и случайные, по ее приказу, самодеятельности кого-то из даров или предусмотрительности лорд-канцлера. Живое тело нельзя швырнуть на толстый ворс парадного ковра с таким хрустом и шорохом.
Тем не менее она слышит прерывистое дыхание, сиплое, сквозь проколотые сломанными ребрами легкие. И, осмелившись приоткрыть на секунду глаза, успевает увидеть в маленькую щелочку между ресницами чью-то окованную железом перчатку, на которую намотаны окровавленные, вымазанные пеплом белые космы. Мир, окружающий ее, уплывает, щелочка захлопывается…