Сложенный веер - Страница 130

К оглавлению

130

— Что хмуришься? — голос от распахнутого окна.

Хороший вопрос. Слышал бы ты себя! Я лично никогда не слышал такой тоски вселенской в твоих интонациях, Сид.

— Угадай с трех раз.

— Не желаю. Я устал, Дар-Халем. Дай выпить, — Сид в комнату не входит — вваливается и усаживается на ковер под окном.

— Обойдешься. Судя по твоему виду, бокал эгребского свалит тебя с ног. Кто будет пытать и допрашивать пленных?

— Я сегодня закончил с Рейном.

— Не рассказывай.

— Почему?

— Не люблю, когда ты врешь. А в последние дни ты врешь постоянно.

— Например?

— О состоянии твоего отца. Ты говорил, что он без сознания. Я спросил тейо Тургуна.

Сид не реагирует. Он просто сидит с закрытыми глазами и мерно постукивает затылком о подоконник. Аккуратно так постукивает, небольно. И лорд-канцлерская мантия очень ему идет. И даже темные круги под глазами. И выбившиеся из прически пряди. Хьелль подходит, усаживается рядом.

— Если стучать головой о подоконник, становится легче? — осведомляется он.

— Не-а, — серьезно отвечает Сид. — А ты знаешь, что делать, чтоб стало легче?

— Сид, он, правда, сошел с ума?

— Пол-нос-тью. Потерял рассудок. Выпал из действительности. Что неудивительно после всей этой боли и унижения. Но в этом есть и положительный момент.

Хьелль смотрит на друга так, будто это он, а не лорд Корвус сошел с ума. Тейо Тургун сказал, что лорд Дар-Эсиль находится в состоянии не просто жалком, а страшном: он переходит от отчаяния к бешенству — то лежит, свернувшись калачиком, на полу, отказываясь вставать, сотрясаясь в безмолвных рыданиях, то бросается на любого входящего в комнату в сторожевой башне, где запер его Сид, на любого, кто пытается его накормить, вымыть, поговорить с ним. Тогда черты его лица искажаются злобой, на губах выступает пена, он что-то выкрикивает лихорадочно-непонятное, то ли проклятия, то ли жалобы, а потом опять затихает, забившись в угол, и никакими силами нельзя поднять его с холодного каменного пола. Положительный момент…

— Боюсь представить, — честно говорит Хьелль.

Сид долго рассматривает свои руки, прежде чем ответить, несколько раз снимает и надевает обратно перстень с лорд-канцлерской печатью:

— Он не понимает, что у него нет крыльев.

— Нееет, — тянет Хьелль изумленно.

— Да. И надеюсь, что никогда не поймет, — Сид возвращается к своему весьма содержательному занятию — набивает себе подоконником шишку на затылке.

Никогда? Сид, прости. Но я скажу сейчас. Должен сказать.

— Сколько ты собираешься держать его там?

— Сколько будет нужно. Пока не выздоровеет. Или до самой смерти.

— Сид!

— Мне его самому убить? Или ты сделаешь? По старой дружбе?

— А ты бы сделал такое для меня — по старой дружбе?

Сид смотрит так, что у Хьелля холодеет между лопаток.

— Такое — нет. Но что-то типа того. Больше некому.

Он вынимает из складок орада пергамент с черной каймой и королевской печатью. Хьелль тянется, но Сид отводит руку.

— Позавчера, — сообщает он, завесив глаза белесыми иголочками, — Когда они уже взяли Виридис. Яд был в бутылке эгребского. Никто не решался тебе сообщить. Читать будешь?

— Нет.

Хороший я маршал Аккалабата. У меня взят последний оплот мятежников, и мне не сообщают об этом, чтобы я не расстроился из-за смерти отца.

— Сид, когда нас начнут принимать всерьез?

— Ты первым делом об этом подумал?

— А что?

— Ничего. Убийцу, кстати, вычислили по горячим следам. Я допросил сегодня утром. Маньяк-одиночка.

— Таких маньяков там полный Виридис.

— Уже не полный. Твой отец умел наводить порядок. Я приказал закончить.

— А именно.

— Город — сравнять с землей. Дариаты Гавиа — раздать тем из окрестных даров — нашлись и такие — кто отказался примкнуть к заговорщикам. Они, кстати, сильно пострадали за свою несговорчивость.

— А сами Дар-Гавиа?

— А их больше нет, — Сид недовольно потирает ушибленный затылок. — Я разобрался даже с теми из них, кто ушел под дуэмы в другие кланы. Детей, конечно, не трогал. Хотя не уверен, что это правильно.

— Ты… — Хьелль смотрит с ужасом, но игольчатые ресницы непроницаемы.

— Нам же не нужна леди Дар-Акила номер два. Некоторые дары возражали, но королева подписала.

— Мы не воюем с деле, Сид.

— Это не война. Это массовые казни. Мятежников, посягнувших на жизнь королевы и безопасность Империи. А также потенциальных мятежников. И мятежниц. Выпить дай, а?

Длинные умбренские серьги в ушах Хьелля звенят возмущенно и недоверчиво, и от этого звона, отдающегося в голове как колокольный, болью стискивает виски. Он не в силах поверить. Вот этими тонкими, почти что прозрачными пальцами, лежащими сейчас на его колене, лорд-канцлер Аккалабата подписывал приказы, по которым отнимали жизнь у женщин, у деле…

— Нет, ты невозможен, — треплет его по ноге Сид. — Я сам возьму.

Он перебирается через вытянутые ноги Хьелля, достает из потайного ящика в письменном столе начатую бутылку.

— Локсийская настойка? Бррр! Ты стал пить крепкое? — Сид с чувством отхлебывает из горла, протягивает бутылку Хьеллю. Тот резко ударяет его по руке… Точнее, пытается ударить. И промахивается, потому что Сид включил внутреннее время и успевает не только отдернуть бутылку, но и сам отскочить в сторону.

— Не трудись, — резко говорит он, наклоняется, ставит бутылку на ковер. — И не привыкай пить один. Тело твоего отца привезут завтра. Я, как лорд-канцлер, обязан заняться организацией похорон. Поэтому мне было важно, чтобы казни закончились сегодня утром. Хлеб, знаешь ли, отдельно, мухи отдельно. Виселицы и прощание с национальным героем — совершенно несовместимы даже у нас. Так что прошу тебя к завтрашнему дню примириться с действительностью, в том числе с тем, что я теперь лорд-канцлер Аккалабата и буду то и дело принимать непопулярные среди моего лучшего друга решения. Явлюсь к семи утра, будем обсуждать процедуру прощания.

130