Произнося этот монолог, Сид осторожно по стеночке пробирается к открытому окну, с откровенной опаской косясь на Хьелля. В тот момент, когда он уже запрыгнул на подоконник, сзади раздается:
— Раньше ты никогда не ускорялся… даже когда предвидел, что я тебя ударю.
Сид коротко усмехается:
— Хорош будет новый лорд-канцлер, если он появится на похоронах с разбитой физиономией!
— Раньше ты никогда не ускорялся… — Хьелль повторяет это не с осуждением, а растерянно, как ребенок, внезапно обнаруживший, что у его матери, кроме него, есть в жизни и другие интересы. — Ты никогда не защищался от меня. Ты не боялся…
Сид разворачивается так, что кончик уже раскрытого для полета крыла выдирает нитку из настенного гобелена. Нервно царапая пальцами между перьями, он спрыгивает обратно в комнату, встает перед Хьеллем, отводит растрепавшиеся волосы:
— Бей!
Хьелль молчит, засунув руки в карманы.
— Ну же! Давай! — в голосе у Сида гнев и обида. — Я не ускоряюсь. Не защищаюсь. Не боюсь. Все как раньше. Бей!
— Вмазать тебе, правда, что ли? — Хьелль не спеша вынимает из кармана руку, складывает кулак, задумчиво его рассматривает. И, не поднимая глаз, скороговоркой бормочет:
— Сид, если тебе очень плохо, и ты знаешь, что мне очень плохо, и хочешь, чтобы я не знал, что тебе очень плохо, потому что боишься, что мне будет еще хуже, ты лучше просто скажи, ага?
И через паузу, потому что обалдевший от этого неожиданно свалившегося на него счастья Сид не отвечает:
— У меня же теперь, кроме тебя, совсем никого, понимаешь?
Сид хочет что-то сказать, но слова не приходят в голову. А пушистые ресницы-иголочки, которыми можно занавесить глаза, чтобы в них ничего нельзя было прочитать, намокли и не хотят подчиняться. Поэтому он просто берет все еще сжатый кулак Хьелля обеими руками, поднимает к щеке. Пальцы разжимаются, и Сид ощущает на своей коже теплое прикосновение, шершавые мозоли от меча, легкое поглаживание.
— Завтра. В семь. Жду тебя. Будем управлять Империей, свалилась она на наши головы.
— Угу.
— Не угу, а охаде.
— Угу. Охаде!
Проводив взглядом черные крылья, поблескивающие на неярком осеннем солнышке, маршал Аккалабата снова плюхается под окно. Свиток с черной каймою нераспечатанный валяется на полу. Прежде чем раскрывать его, лорд Дар-Халем решает попробовать метод Сида: он вытягивает из ушей сложной конструкции подвески из темно-зеленого камня, швыряет их в угол, немного нагибается вперед, а потом от души прикладывается затылком о подоконник. По мочке левого уха стекает кровь, но он заметит это только тогда, когда она капнет на окаймленный черным пергамент.
Сид Дар-Эсиль, лорд-канцлер Аккалабата, двадцать лет назад
— Меня не было две недели. Тебе что-нибудь можно доверить на этом свете? — Сид опускается на колени, проводит пальцами по выбитой в камне надписи: «Лорд Корвус, сорок второй дар Эсиля».
— Сид, так ему лучше, — в голосе Хьелля не слышно раскаяния.
Да, не уберег, да недосмотрел. Кто мог предположить, что безумный лорд Корвус, то ли забыв об отсутствии крыльев, то ли осознав это отсутствие и не смирившись со своим уродством, выбросится на глазах у Хьелля из окна сторожевой башни на дворовые плиты Эсильского замка — так, что хоронить его будут в закрытом гробу? И сын не успеет на похороны буквально на день, Хьелль не велел задерживать, не стал ждать Сида, застрявшего по дипломатическим делам на Когнате.
Некоторые дары осудили лорда Дар-Халема за торопливость, но большинство отнеслось с пониманием: так лучше, нечего молодому лорд-канцлеру отвлекаться на личные проблемы. Пусть занимается делами Аккалабата, оправдывает высокое доверие, оказанное ему королевой.
Сид и занялся: с космодрома, не заглянув домой, отправился прямо во дворец с докладом, двое суток, не выходя из кабинета, работал с бумагами, разгребая накопившиеся завалы, и только на третий день, испросив разрешения Ее Величества, полетел в собственный замок, где в родовой усыпальнице Дар-Эсилей уже высекли надпись на плите из темного с золотой искрой умбрена: «Лорд Корвус, сорок второй дар Эсиля».
— Как это было?
— Не уверен, что тебе необходимы подробности.
На Хьелля достаточно посмотреть, чтобы понять бесполезность допроса. Даже «с исключительными методами». Он уже решил, что Сиду подробности знать незачем. И ничего не скажет.
— Ладно, — Сид поднимается и отряхивает колени. — Освещение здесь сменить, что ли? Ничего не видно, а еще день. И это пресловутая предусмотрительность моей семьи?
— Раньше здесь висели клинки маршала Корвуса. Вполне оригинальная и достаточная подсветка.
— Ты полагаешь?
— Вынь и посмотри.
Сид вытягивает из ножен изогнутые мечи. От голубого сияния в склепе действительно делается значительно светлее.
— Там убрались… в комнате, где он был?
— Да. Тейо Тургун. Тебе надо просмотреть бумаги, чтобы вступить во владение. Там много. Я едва разобрался со своим дариатом. А твой больше и старше.
— Мой отец, в отличие от твоего, держал бумаги в порядке, — огрызается Сид. — И ввел меня в курс дела. Так что там на час бумажной работы. А потом знаешь что? Поедем охотиться?
— У тебя траур по отцу. И у меня, кстати, тоже.
— У меня ежегодная придворная охота в честь дня рождения королевы. Через неделю. А я уже забыл, как это делается. Поможешь?
— Мой отец, в отличие от твоего, держал лошадей не для того, чтобы в конюшне что-то стояло, — Хьелль вслед за Сидом выходит из усыпальницы, накидывает монументальный засов. — Пойдем переберем твои бумажки. Потом введу тебя в курс дела. Королева уже выбрала дичь?