Сложенный веер - Страница 229

229

— У них были парализаторы.

— Они на нас не действуют.

— То есть как?

— То есть так. Парализаторы потому так и называются, что парализуют рефлексы, сковывают действие центральной нервной системы. У нас ее нет.

— Чего? — чтобы скрыть замешательство, Кори быстро встает, делает несколько энергичных движений раненой рукой, проверяя ее подвижность. Вынимает мечи, встает против света, разминая пальцами лезвия.

— Ммм, Кори, ты уверен, что тебе нужно быть лорд-канцлером при таком уровне развития речи?

— Ты только что сказал, что у нас нет центральной нервной системы. Об этом не написано…

— Ага. В классификаторе. И ни в одном дурацком ресурсе их сумасшедшего астронета. А того, о чем не сказано в астронете, нет и быть не может — всеобщее убеждение планет Конфедерации. Твой отец и твой дед полжизни вбухали в то, чтобы эта информация не просочилась за пределы Аккалабата! Нет у нас центральной нервной системы, нет и никогда не было…

— Значит, парализаторы…

— Можешь отрубить ветку чала в нашем саду и махать ею на меня с расстояния в три метра. Эффект примерно тот же, — улыбается Хьелль. За время, прошедшее после гибели Сида, они с сыном впервые ведут такой долгий разговор. Он поворачивается спиной, идет к балкону, чтобы распахнуть створки…

— Если я сейчас нападу, ты успеешь? — раздается сзади.

— Я ожидал, что ты спросишь. Нет, не успею. Я уже остановился и чувствую, что ты еще нет.

— Тогда почему ты поворачиваешься спиной? Я же мог не спросить, а напасть сразу?

— Не мог, — Хьелль всей грудью вдыхает вязкий болотный воздух и поворачивается лицом. — Ты сын своего отца. Он всегда спрашивал, прежде чем сделать мне какую-нибудь гадость. Или хоть намекал.

— Не уходи от темы.

Хьелль ощущает бег внутреннего времени Кори, тот даже не думает останавливаться, хотя внешне ведет себя вполне дружелюбно и даже мечи убрал.

— Почему погиб мой отец?

— Я же сказал. Это было самоубийство.

— Да что ты несешь?!! — секунды Хьелля для Кори сжимаются в крошечные мгновения. «Он может решить сейчас все одним ударом, если ему не понравится, что я скажу. А ему не понравится. Но я не хочу врать своему сыну. Даже Сид бы сейчас не стал врать. Хотя кто знает…» — перед Хьеллем встает красивое лицо с игольчатыми ресницами и недовольно поджатыми тонкими губами. Нет, я не буду врать тебе, Кори.

Хьелль снова присаживается на край массивного стола.

— Кори, когда-то, много лет назад, мы с Сидом совершили ошибку. Мы сочли, что наши жизни ничто перед будущим великой империи Аккалабата. Что если для этого будущего требуется, чтобы у планеты был лорд-канцлер и у этого лорд-канцлера были наследники, то все остальное может катиться в пасть к демону Чахи. В том числе и наша дружба.

Я был у Сида под дуэмом с шести лет. И как только нам стукнуло по пятнадцать, мы только и делали, что изворачивались, пытаясь сохранить себя друг для друга. И для Аккалабата тоже. Мы были молоды, сын, мы думали, что можем переделать мир под себя… и, святая Лулулла, как же нам было хорошо тогда! Сид стал лорд-канцлером, я — верховным маршалом Аккалабата. Мы воевали с Локсией, и это казалось бесконечным…

Хьелль замолкает: воспоминания уносят его слишком далеко от этой комнаты, в которой все сильнее пахнет цикониями и болотом. Он не видит, как Кори перегибается через край дивана, у которого стоит, роется за спинкой, вынимает пыльную бутылку крепкой локсийской настойки, давнюю заначку Медео, выбивает пробку, пьет — долго, задыхаясь, как воду… Когда бутылка оказывается у Хьелля перед носом, он возвращается к действительности.

— Ты меня совсем не боишься, — констатирует Кори, усаживаясь в кресло.

Лорд Дар-Халем машет свободной рукой, заглядывает скошенным глазом в бутылку, недовольно качает головой, бросает ее через всю комнату Кори обратно.

— Это несерьезно, — говорит он неизвестно о чем. — В общем, Сиду всегда был нужен я, а не деле. Он не ожидал, что после трансформации меня настолько не будет рядом с ним, и не смог свыкнуться с этим. Мне было проще: я вообще ничего не помнил. А он все эти годы ненавидел женщину, которая жила рядом с ним, рожала ему детей…

— Он любил тебя, — пересохшим от волнения голосом говорит Кори.

— Любил и ненавидел. Любил, потому что иногда ухитрялся увидеть в ней что-то из прошлого, и ненавидел, потому что твоя мать не могла заменить ему друга, Кори. Она всегда говорила не то, давала не те советы, которые дал бы Хьелль Дар-Халем, не так слушала, не так улыбалась…

Он и вас за это не любил. Он считал, что пожертвовал другом для того, чтобы продолжить род Дар-Эсилей, и предъявлял к вам непомерные требования. Он хотел, чтобы вы были похожи на меня, и не желал ничего иного. Рождение Элджи было для него настоящим ударом: малыш провинился уже тем, что мастью пошел не в меня. А уж когда выяснилось, что фехтовальщика из него не получится… Ты не представляешь, чего мне стоило то, что Элджи до сих пор жив…

— Он же не мог хотеть его убить? — Кори формулирует совсем не по-лорд-канцлерски, но Хьелль все понимает.

— Маятник качался между «совсем плохо» и «еще хуже». Каждый раз, когда Сид поднимал на него руку, мне приходилось бросаться между ними и в буквальном смысле принимать удар на себя. Сид тут же вспоминал, что в прежней жизни тем, кто получал по морде при наших спорах, был он… и все начиналось заново. Покорная, нежная деле его не устраивала — ему всегда была нужна строптивость Дар-Халема рядом.

229